Название: Лучший друг
Автор: megaenjoy
Бета: анонимный доброжелатель
Иллюстратор: Кукулькан
Размер: 14729 слов
Персонажи: Робер Эпинэ, Альдо Ракан, Ричард Окделл, Рокэ Алва, Никола Карваль, Матильда Ракан, ОМП
Категория: джен
Жанр: экшн, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Стремление к абсолютной власти и слишком чувствительная совесть могут стать непосильным испытанием для дружбы
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: фик написан на OE Big Bang 2017
Дисклеймер: ни на что не претендую
Ссылка на скачивание: www.sendspace.com/file/ch7tpm
Робер Эпинэ. Агарис
Обстановка в убогом госпитале была тяжкой и удручающей. Благодаря жаре, грязи, тесноте, и «прекрасному» уходу умирали даже те, у кого были неплохие шансы выздороветь. А уж тяжелобольные и опасно раненные мерли, как мухи.
Робер Эпинэ часто впадал в забытье, бредил, но стоило ему прийти в себя — в этой душной, смрадной, набитой немощными и калеками комнате, на подстилке из гнилой соломы, он мечтал о смерти. Вот разом закрыть глаза и перестать чувствовать…
— У него лихорадка. Похоже, рана загрязнена, воспаление, — женский голос был незнакомым, а прикосновение ко лбу — нежным и ласковым. Почти материнским.
— Маркиз Эр-При! Вы меня слышите?
Он с трудом приподнял тяжелые веки. Рядом сидела женщина средних лет: большие ясные глаза, высокий лоб, добрые губы. Она держалась очень прямо, с уверенной властностью.
— Откуда вы меня знаете, эрэа? И где я? — Робер с трудом разобрал собственный шепот, но его прекрасно расслышали.
— Мы в Агарисе, это госпиталь имени святого Танкреда. Вы были ранены в сражении у Ренквахи. Войско герцога Окделла, к несчастью, разбито, все, кто смог уцелеть, отступили вместе с ранеными.
Ах, да… Восстание Окделла. У них же ничего не получилось… Бред мешался с явью, он уже не помнил, что ему приснилось, а что нет… Робер снова прикрыл глаза. Он должен задать этот вопрос, должен... Просто, пусть кто-нибудь вместо него произнесет это вслух.
— А… мои братья?
Последовала пауза.
— Мой мальчик... мне очень жаль.
Теплая сильная рука сжала его ладонь. Нет, эрэа, не волнуйтесь, Иноходец не станет рыдать и терять сознание, да и молиться толком не умеет. Он стиснул зубы — тяжкая холодная дрожь охватила измученное тело. Жозина... Мама... Что теперь с ней будет?
Матушка осталась совсем одна — не ждать же родственной поддержки от тетки Амалии и ее муженька. До Жозины Эпинэ, верно, уже дошли вести о гибели отца и братьев. Робер никак не мог отогнать от себя видение: лицо матери, осознавшей, что ее старших сыновей больше нет. Робер видел это как наяву, закрывал глаза и хотел умереть. Не видеть. Не слышать. Не знать...
Похоже, он все-таки ненадолго провалился в обморок: когда, как ему показалось, через мгновение он открыл глаза, рядом сидел плечистый улыбчивый человек с голубыми, точно незабудки, глазами. Молодой, красивый, беззаботный.
— Альдо Ракан, — представился он. — Как вы себя чувствуете?
Ракан? Откуда он здесь, в госпитале? Мысли Робера путались. Лицо будто знакомое... И кого же он ему напоминает?
— Эрэа, которая навещала меня... только что... Это ваша матушка?
Альдо Ракан недоуменно нахмурился.
— Моя матушка? — но тут же морщинка на его лбу разгладилась, и он расхохотался. — Да нет же, это моя бабка, принцесса Матильда. Она будет весьма польщена, когда услышит... Э-э, да у вас сильный жар, маркиз Эр-При.
Альдо усердно ухаживал за ним: собственноручно обтирал холодной водой обессиленное пылающее тело, подавал присланные Матильдой целебные настойки, поил бульоном с ложечки. Когда Робер первый раз смог сесть в постели, Альдо кинулся к себе домой, приволок пуховые подушки и долго сокрушался, что ему не пришло в голову сделать это сразу. Он был каким-то удивительно светлым. Успокаивающим. Мог болтать, не умолкая, громко смеяться собственным шуткам, ласково брать за руку. Иногда эта жизнерадостность раздражала, но стоило Роберу представить, что Альдо исчез из его жизни — как братья, отец, мама, друзья — сердце леденело, и снова хотелось умереть. Почему-то он чувствовал себя старше Альдо. Тот был выше, шире в плечах, сильнее, и все равно казался Иноходцу подростком.
Иногда приходила Матильда Ракан. Как только Робер перестал метаться в жару и бредить, он разглядел ее лучше — принцесса показалась ему величественной и красивой. И немного грозной даже. Впрочем, Матильда держалась с ним совсем запросто, как со старым знакомым. Роберу страшно нравилось, что она не вздыхает над ним и не пускает слезу; она, наверное, понимала: жалость — последнее что ему нужно сейчас. Иногда Иноходец пытался мысленно нарисовать себе Матильду Ракан в молодости… Альдо рассказывал, что она — великолепная наездница и обожает стрелять из пистолета. Один раз Робер, преодолев смущение, спросил об этом саму Матильду — та лишь засмеялась и велела ему скорей выздоравливать, чтобы он сам смог убедиться...
— Чтобы я тебя тут оставил? Не собираюсь, — резко сказал Альдо, поправляя на Робере грязное, вытертое одеяло. — Не переживай, Матильда против не будет. Даже странно, почему она сама еще не приказала...
— Эпинэ никогда не были приживальщиками. — Робер тут же пожалел о сказанном. Зачем он это ляпнул? Альдо и Матильда так добры, а он... Проклятая гордость! Вот и валяйся тут один, в обнимку со своей гордостью.
Голубые глаза Альдо потемнели, но ненадолго. Он глубоко вздохнул и встал.
— Ну вот что, ты отдохни пока. А я велю приготовить тебе комнату. Просто у тебя лихорадка и ты сам не знаешь, что несешь. Робер... если я оставлю тебя здесь, ты просто можешь не выкарабкаться, понимаешь? Ты посмотри вокруг.
Он смотрел и все видел. Просто почему-то не мог с благодарностью принять приглашение, хотя что в этом унизительного? Ему больше некуда пойти. Накануне Матильда говорила, что принять помощь — не страшно и не стыдно, если ты на самом деле в ней нуждаешься, и если ее предлагают от чистого сердца. Он был согласен с этим, но…
Альдо, конечно же, огорчится.
Робер Эпинэ. Ракана
В Олларии, вернее, Ракане, как теперь именовался город, было одно-единственное место, где Роберу было почти спокойно. Его тянуло к кардиналу Левию не только из-за того, что с ним можно было говорить откровенно, но и потому, что угрызения совести, что терзали Робера ежечасно, в присутствии кардинала почему-то отступали. Правда, Левий утверждал, что ему далеко до епископа Оноре — вот тот был поистине святым.
"Все великие державы начинались с похорон" — эту фразу сюзерен точно произнес. Когда и где? Робер не мог вспомнить, но она была. И чьи похороны имелись в виду, теперь понятно. И как он сразу не догадался?
— Ваше преосвященство, вы уверены, что Алву приговорят к смертной казни? Или убьют еще до суда?
— Кэналлийский Ворон не нужен его величеству живым, это так. Однако, Ракан так и не получил свои реликвии.
— Я не понимаю...
— Алва болен. Очень серьезно. После того, как его перевели в нормальную камеру, я ждал, что он поправится, и лихорадка пройдет. Но, увы...
Левий привычно тронул голубка и пристально посмотрел на Робера.
— Вы понимаете, герцог? Если Алва умрет собственной смертью, это будет наилучшим выходом для его величества Альдо. Однако ему надо получить меч — и он пойдет на все ради этого.
— Создатель! — Робер задохнулся. — Вы полагаете, Альдо прикажет пытать больного узника, чтобы получить меч Раканов?! Вы ошибаетесь, каким бы ни был Альдо, он не изувер!
Кардинал смотрел серьезно и печально. Либо он не разделял его мнения, либо понимал, что Робер сам не верит своим словам. Альдо, его лучший друг и его величество Альдо Ракан — два различных человека. И если один из них никогда не опустился бы до подобной жестокости, то второй...
Эпинэ встал и поставил крошечную изящную чашечку из-под шадди на стол.
— Ваше преосвященство, прошу меня простить. Я должен подумать.
Робер пустил Дракко шагом. Ровное постукивание копыт отдавалось в ушах болезненным шумом, старый шрам на запястье ныл — неотступно и надоедливо. Утренний туман скрадывал очертания бывшей Олларии, так что Робер ехал почти наугад, но сейчас ему было все равно. Даже если они с Дракко забредут прямо к Данару — пусть, чем позже он вернется во дворец, тем лучше. От услышанного голова шла кругом, трудно было сосредоточиться... Хотя, после всех дел, что они натворили, казалось, ничто не способно выбить его из колеи.
Альдо больше не слышит, что ему говорят. Ричард ослеплен мечтами о «Великой Талигойе» и безоговорочно предан Раканам. Удо, Рокслей, Мевен — что бы они там не думали, с их помощью до Альдо все равно не достучаться. Раньше, еще в Агарисе сюзерен, пусть и бывал упрям, все же прислушивался к Роберу и даже иногда позволял себя уговорить. Теперь же Робер в обществе сюзерена, да и всех остальных, одинок, как среди багряноземельских пустынь. Это ощущение возникало постепенно, исподволь, и наконец овладело им полностью. Интересно, как отреагировал бы Альдо, если бы понял, что теперь Робер на самом деле думает о нем?
Он, Робер, все видел, все замечал, ничего не сделал — и, наконец, отрекся от сюзерена. Предал его — пока только мысленно. Но ведь можно предать и в душе?
Левий ясно дал понять, что Рокэ в плохом состоянии — но значит ли это, что он умирает?! Или, если вытащить его из Багерлее, надежда есть? Левий всегда говорит ровно столько, сколько хочет сказать. И он не уверен, что известие о болезни Ворона не разбудит в Альдо самое худшее... Робер припомнил, что кардинал, при всей своей осторожности, не скрывал восхищения Алвой. Теперь же, стремясь ему помочь, Левий фактически благословил Робера открыто пойти против воли Альдо. Если тот на самом деле велел Морену "объяснить Алве, что его время ушло", то в ситуации "проявить милосердие или получить реликвии Раканов" можно не сомневаться, что он выберет.
«И не стыдно так думать про друга?» — задал себе мысленный вопрос Робер, сам понимая, каков ответ. Дружбы давно нет, нет и доверия. Да он уже не раз совершил предательство: когда сговорился с Налем и Айрис, когда написал Савиньяку, когда начал откровенничать с Левием, когда против воли Альдо посетил Рокэ в Багерлее... И все же именно сейчас он ощутил неприятную дрожь — одно дело, пытаться остановить дорвавшегося до власти дурня, а другое — признать, что он не просто дурень, а чудовище. Палач. Изверг. Робер снова почувствовал холод в груди — вместо того, чтобы гнать от себя эти мысли, он лишь поддается им... Пора уже признать: Альдо способен на все. Или все-таки нет? Стоило, наверное, поговорить с ним начистоту, только все их разговоры до сих пор либо обрывались на грани ссоры, либо их обрывал сам Робер. Почему так, знают только кошки. Альдо... Один ли он во всем виноват?
Если он, Робер, допустит смерть Ворона, одному Леворукому известно, что будет с Талигом и землями Эпинэ, когда придет Лионель Савиньяк и займет Олларию… Ко всему остальному, что Ракан задолжал Талигу, прибавится еще и смерть Рокэ. Выполнит ли Савиньяк условие сохранить Альдо жизнь? Скорее всего — нет. Альдо ничего не понимает, решительно ничего, и Роберу придется на это пойти ради его же блага. Ради жизни Альдо…
Итак, Алву необходимо вытащить, и не весной, когда прибудет Лионель Савиньяк со своим войском, а прямо сейчас, потому, что до этой самой весны Ворон может и не дожить. Вероятнее всего, не доживет, даже если победит болезнь. Робер почему-то был уверен: стоит Рокэ оказаться на свободе, ему сразу станет лучше. А станет ли? Ладно, об этом будем волноваться позже, сейчас — думать, думать... Проще всего собрать своих южан и пойти на штурм Багерлее, но так он положит массу народа, а людей у него немного. Да и нет уверенности в успехе — будет кровавая каша, из которой, возможно, никто не выберется живым. Надо придумать что-то, обойтись без штурма...
— Робер! Заснул, что ли?! — Альдо звонко щелкнул пальцами, от чего Иноходец вздрогнул. — Я тут подумал... Дикон говорил, что Павсаний был среди книг Алвы, а теперь его там точно нет. Это кэналлийцы, больше некому. Сбежали и прихватили книгу, не иначе как по приказу своего соберано. Значит, там и вправду что-то ценное. Нет, ты представляешь, все мои трудности разрешились бы, если бы твой Алва наконец-то заговорил... Отдал бы Павсания, меч и рассказал, что он знает о Гальтаре... Ты меня слушаешь??
— Прости, я.… не совсем здоров, — промямлил Робер, пытаясь нащупать в сознании что-то важное, какую-то ниточку...
— Выглядишь ты, прямо скажем, не очень, — сюзерен дернул колокольчик. В дверях вырос полуденный гимнет. — Отправляйся-ка домой и не смей больше никуда выходить сегодня. И чтоб выспался, это приказ!
Лэйе Астрапэ, ну что же он так медленно соображает! Вот Алва, тот наверняка сразу придумал бы, что делать... Не к Спруту же идти за советом? Эта мысль почти рассмешила, хотя в действительности ничего смешного не было — он никому не может доверять. Разве что Никола... Но генерал страшно упрям, он не захочет рисковать своим монсеньором ради Алвы. Кто из оставшихся во дворце мог бы ему помочь? Рокслей превратился в собственную тень. Валме недавно вернулся в столицу, он был рядом с Рокэ долгое время, но с легкомысленным виконтом Роберу было как-то неуютно. Что-то в нем было неправильное — а что, он не мог понять.
Эпинэ продолжал мерить шагами комнату. Что такое Альдо сказал сегодня? Вроде бы ничего нового, обычное брюзжание про упрямство Алвы... Гальтара... Павсаний... Кэналлийцы! Кэналлийцы, готовые на все ради своего соберано! Значит так... Забыть, что речь идет про Альдо, его единственного друга. Решаем, как на войне: противника надо обмануть и сбить со следа.
Запястье вновь пронзило болью. Леворукий, что же это такое? Неужели он всерьез замышляет предательство? Роберу чудилось, будто его, как марионетку, кто-то дергает в разные стороны. Остановить Альдо… Спасти Олларию… Вытащить Ворона…
— Монсеньор, вы меня звали? — Карваль четко отдал честь, выжидательно глядя на Робера.
— Генерал, мне нужен смышленый и храбрый человек, на которого можно положиться... Я не смогу объяснить вам все подробно прежде, чем поговорю с ним.
Карваль задумчиво разгладил крошечные усики.
— Вы можете положиться на любого из южан, монсеньор, и трусов среди нас нет. Что касается сообразительности — кажется, я знаю, кто вам нужен. Ваш земляк, теньент Жильбер Дайон из Агиррэ.
Жильбер Дайон. Ракана.
Теньент Жильбер Дайон закрыл за собой дверь, задвинул засов. Наконец-то он остался наедине с собой и мог спокойно все обдумать. Жильбер развязал плащ, аккуратно повесил его на крючок, так же педантично поставил сапоги, положил шляпу на лавку... Выпала удача, на какую он и не рассчитывал. Генерал Карваль искал человека, готового выполнить "трудное и опасное задание во имя великой Эпинэ", а жизнь Жильбера с некоторых пор была подчинена одной цели — отомстить. Да не кому-нибудь, а самому монсеньору. Роберу Эпинэ, которого он ненавидел.
... Дора. Празднество, гулянья, винные реки и обещанные его величеством подарки... В тот страшный день его невеста, Сандра Маризо, с младшей сестрой и подружкой отправилась в Дору. Она так мечтала о баночке морисского благовонного масла, которого ни за что не достать в разоренной Олларии! Мать Сандры, да и он сам были против, уговаривали не ходить, но своевольные девчонки не послушались... Когда произошла катастрофа, Эмма Маризо, которую он, круглый сирота, давно уже звал матушкой, бросилась к Жильберу за помощью. Он провел женщину через охрану — поговорить с монсеньором. Сам Жильбер, конечно, не имел права бросить пост и уйти, хотя ради Сандры пошел бы на это. Матушка запретила, ей казалось — монсеньор, такой приветливый и добрый, конечно поможет им... Герцог Эпинэ сразу после разговора с Эммой Маризо куда-то умчался, потом отдал приказ взорвать ворота, потом... Жильбер уже не помнил всех событий... Сандру, ее сестренку и подругу нашли в одной из ям, под грудой тел...
Он был уверен — если бы герцог велел закрыть ворота раньше, если бы сразу дал распоряжение искать сестер Маризо, не тратил бы столько времени на споры и разговоры — Сандру бы успели спасти!.. Она умирала там, в яме, наверное, звала его, а он, Жильбер, стиснув зубы стоял за спиной Карваля и ждал, пока монсеньор соизволит вспомнить о девочках Маризо. Так и не дождался... Конечно, герцогу Эпинэ, черноокому красавцу с надменной осанкой нет дела до простых людей! Да он, небось, тут же забыл о просьбе матушки Маризо! Солнце померкло в тот день для Жильбера Дайона, а Робер — вот он, жив-здоров, на великолепном полумориске, такой же ослепительный и высокомерный... Дювье, Сэц-Ариж, Тератье, генерал Карваль — все они молятся на своего монсеньора, пойдут за него в Закат, и подобраться к нему непросто. Но он отомстит... Обязательно.
И вот случай представился. Жильберу было приказано «проболтаться о готовящемся нападении на Багерлее». Будучи схвачен, он предстанет перед капитаном гимнетов Мевеном, и, разумеется, должен все отрицать. Жильбер — истый южанин, и, благодаря внешности, сможет выдать себя за уроженца Марикьяры, родича одного из «кэналлийцев Ворона».
Робер Эпинэ. Ракана
— Ваше величество, Робер... — Ричард Окделл с пылающими щеками ворвался в Тронную залу. — Наши люди задержали изменника! Вернее, может быть он и не изменник, а просто болтун... Но, по его словам, люди герцога Алва готовят нападение на Багерлее!
— Постой-постой, Дикон, — с расстановкой произнес Робер. — С каких это пор кэналлийцы стали предупреждать о своих планах твоих шпионов?
— Не шути, дело серьезное, — сюзерен смотрел озабоченно. — Ричард, что там за заговор? Кого вы поймали?
— Ну, этот кэналлиец... или марикьяре, он выпивал в трактире и сказал, что его троюродный кузен — бывший алвасетский стрелок... Они оба в отряде кэналлийцев, собираются отбить соберано. Они поссорились из-за какой-то девки, потом подрались, он напился и стал рассказывать, что Алву будут освобождать.
— Вот так все и рассказал? — небрежно спросил Робер. Спокойно, Иноходец, сейчас главное, чтобы поверил Альдо. Или хотя бы что-то заподозрил.
Дик потупился.
— Когда его взяли, и он протрезвел, стал все отрицать, конечно. Мол, пьян был, не помню, что болтал. Как не крутили — стоит насмерть.
— Пусть Мевен ведет его сюда, — распорядился сюзерен.
Робер прикрыл глаза, огромная зала начала раскачиваться... Придется стоять лицом к лицу с человеком, который ради него подвергнет себя допросам, пыткам... Вроде этот Дайон и правда сообразительный малый с твердым характером. Помимо денежного вознаграждения Робер обещал ему приданое для сестры и пожизненный пенсион его матери, но парень, глядя на него с обожанием, твердил что счастлив просто служить монсеньору.
— Робер, тебе нехорошо? — с тревогой спросил Альдо. — Сейчас позову гимнетов, пусть тебя проводят домой. Мы с Диконом сами справимся с этим... заговорщиком.
Леворукий, как неудачно! Он обязательно должен присутствовать, но головокружение не желает проходить. Робер схватил со стола бокал с вином и выпил залпом.
— Все в порядке, просто задумался. Я останусь.
Жильбер Дайон. Ракана
Жильбер оглядел присутствующих и угрюмо набычился. Флегматичный капитан гимнетов, рвущийся в бой молодой герцог Окделл, брезгливо-любопытный Ракан — все ему одинаково чужды и безразличны. А главный враг — вот он, прямо перед ним, смотрит требовательно, в упор, слегка откинув голову — как всегда статный и собранный. Рука сжимает эфес шпаги — все-таки нервничаете, монсеньор? Жильбер Дайон не подведет, уж будьте покойны!
— Ваше имя?
— Висенте Иниго. — Жильбер старался, чтобы голос звучал глухо и равнодушно, а губы презрительно кривились.
— Вы кэналлиец?
— Я родился на Марикьяре.
— Как оказались в Ракане?.. — И так далее, и тому подобное. Жильбер терпеливо, скучным голосом повторял свою легенду, до тех пор, пока его не начали спрашивать про вчерашний вечер. Тут уже пришлось сыграть легкое беспокойство.
— Я не помню, что говорил и кому. Я был пьян. — Дайон не увидел, скорее почувствовал, как еще больше напрягся Робер.
— Имя вашего родича, с которым вы пили вчера в трактире?
— Мои родичи остались на Марикьяре.
— Тогда с кем вы были вчера?
— Случайные знакомые... — он небрежно пожал плечами.
— Из-за чего затеяли драку?
— Из-за девицы.
— Вы говорили, что ваши соотечественники намерены отбить герцога Алва...
— Когда это я говорил?!
И снова по кругу, и так до бесконечности. Жильбер смотрел прямо перед собой, мысленно прикидывая, что было бы, вздумай он прямо сейчас выдать герцога Эпинэ. Ничего не получится — монсеньор просто прикончит его на месте, Дайону хорошо известно, как он стреляет и как владеет шпагой. Но даже если и нет — кто поверит проходимцу, обвиняющему Первого маршала Талигойи в государственной измене? Нет, он сыграет свою роль до конца, а потом выдаст небольшой... сюрприз.
— Бесполезно, — Альдо устало опустился в кресло. — Мевен, велите увести этого мерзавца. Иниго... или как тебя там, завтра с тобой будут разговаривать по-другому, слышишь?
Он слышит... Что же, придется пройти и через это, Карваль и Эпинэ предупредили. Он должен будет выдержать многочасовые допросы, первую часть пыток... И лишь потом «сломаться» и поведать о «заговоре». Он вытерпит, он все сделает как надо... Ради памяти Сандры; за то, что в семье Маризо — его единственной семье в этом мире — навсегда поселилась скорбь. И герцог Эпинэ еще пожалеет обо всем.
...Жильбер пришел в себя, когда на него обрушился поток ледяной воды. Палач равнодушно оглядел пленника и отошел, оставив того лежать на полу, но Жильбер не чувствовал холода. Стоит ли продержаться еще для убедительности? Или достаточно? Нет, рано. Господа должны быть уверены, что «проклятый заговорщик» не просто болтун и предатель, иначе его не послушают — и все окажется напрасным. А другой возможности, скорее всего, не представится... Жильбер повторял по себя имя Сандры. И думал, что у него могла быть семья, крепкая и любящая, он был бы добрым сыном чете Маризо. И у них с Сандрой были бы свои дети и внуки. Теперь ее нет... И ничего больше нет — остался лишь этот человек, который во всем виноват.
Робер Эпинэ. Ракана
— Ты знаешь, молчал он долго, этот твой Иниго... Пришлось поговорить серьезно — ну о подробностях тебе лучше не знать, ты у нас трепетный.
— Почему это он мой? — Робера мутило от всего этого, но надо «держать лицо», сейчас все зависело от его самообладания. — И что же вы выяснили? Заговор в самом деле существует?
— Представь себе. Чистая случайность, что марикьяре попался, а то не видать бы нам Ворона, как своих ушей. — Похоже, сюзерен в отличном настроении. — Мы их встретим, пусть не сомневаются... Сейчас пошлю за Окделлом — пусть они с Ноксом усилят охрану Багерлее вчетверо, выставят двойные посты во внешнем и внутреннем дворах...
Эпинэ прижал руки к глазам. Он предвидел это осложнение — переубедить сюзерена поручить охрану Ричарду будет нелегко, тем более сам Дик горит желанием отличиться, наконец, перед его величеством. Нужно опять притворяться, но, Леворукий, как же противно! Он и не подозревал, что все это такая мерзость...
— Альдо, не лучше ли мне взять это на себя? Вернее, я поручу Карвалю, а уж он сделает, как надо, ты же знаешь. Сам говоришь, что Дикон совсем мальчишка, а дело слишком важное, чтобы...
— Подожди, ты ведь Первый маршал, охрана узников — не твоя забота. Правильнее будет действительно отправить Карваля, но я думал, Ричарду приятно будет исправить свои промахи.
— Вот и отправь Карваля, он-то точно к Ворону никаких чувств не испытывает... — Иноходец чувствовал, как сердце тяжко колотится изнутри о ребра. Интриган из него неважный, еще немного — и не выдержит нагромождения своей же лжи. А чего он хотел? Наворотил — теперь расплачивайся!
— Робер, не думаешь же ты, что Дикон вспомнит о долге перед своим бывшим эром? Ты сомневаешься в нем?
— Н-нет, не в нем... Просто Алва имел огромное влияние на всех, кто его окружал — еле выговорил Эпинэ, хватаясь за спинку стула. Каждый вздох отзывался болью в груди. — А Дик еще так так молод и...
— Говорил я тебе, что надо отлежаться! После этого проклятого нападения ты никуда не годишься! — в сердцах бросил сюзерен. — Ладно, договорились, пусть этим займется Карваль. А ты займешься своим здоровьем, слышишь?
Вот и Ричарда пришлось принести в жертву бесконечной, липкой как паутина лжи... А ведь тот искренне обожает Альдо, если кому и верить, там именно ему, Дикону, а никак не Роберу! Неужели сюзерен не понимает?! Впрочем, Альдо никогда дальше своего носа не видел: Дикон не предаст, Робер уже предал, а сюзерен предпочел поверить ему... Снова обжег саднящий холод в груди: Альдо, какой бы он ни был доверяет ему, доверяет больше всех... После нападения в доме Марианны Эпинэ и правда никак не мог прийти в себя: то старая рана на запястье, то голова, теперь вот сердце... Интересно, если бы этот разговор не совпал с накатившим приступом слабости и боли, чем бы он закончился? Сейчас ведь Альдо его просто пожалел?
Да к кошкам эти мысли, он сделает то, на что решился, а когда все закончится, у него будет время снова и снова переживать этот Закат в своей душе. И не только этот... Хотя лучше бы времени у него не было...
А Жильбер Дайон действительно герой, держался как нельзя лучше, указания выполнил в точности... Альдо утверждал, что к раскаявшимся и вставшим на путь истинный преступникам будет проявлено милосердие — не забыть напомнить ему о Жильбере. Парень может далеко пойти.
Жильбер Дайон. Ракана
Жильбер несколько мгновений собирался с духом — остался последний шаг, самый важный. Мелькнула мысль, что генерала Карваля он тоже может невольно подвести под удар — а ведь тот вовсе не был плохим человеком. Но желание отомстить за Сандру, свою неудавшуюся жизнь, любящую семью, которой у него никогда не будет, пересилило. Сандры Маризо нет — а виновник ее гибели будет жить да радоваться...
Жильбер громко постучал в дверь — его держали под стражей и сказали, если вдруг он вспомнит что-то еще, пусть докладывает незамедлительно. Заскрежетал замок, в комнату просунулась голова гимнета.
— Мне надо как можно скорее поговорить с гимнет-капитаном Мевеном или герцогом Окделлом. Это очень важно. Поторопитесь!
Гимнет недоуменно поднял брови, но наткнувшись на властный, требовательный взгляд пожал плечами и исчез. Жильбер заставил себя встать, прошелся по комнате, снова сел. Цепей с него не сняли, но он их почти не замечал. Час торжества близок! Ракан узнает, каков его Первый маршал. Лишь бы только увидеть лицо Робера Эпинэ, когда это случится! Он потребует с Ракана награду: быть свидетелем часа расплаты герцога Эпинэ…
За дверью прозвучали торопливые шаги. Вошел герцог Окделл, он держал руку на эфесе шпаги.
— Мне передали, что вы вспомнили что-то важное, Иниго.
— Да. — Жильбер наслаждался ощущением, что первый акт трагедии уже произошел. А вот дальше будет интереснее и интереснее. — Собственно, то, что я хочу сказать, предназначено для ушей его величества... Но, догадываюсь, герцог...
— У меня мало времени, — нахмурившись, перебил его Окделл. — Итак, что вы имеете сообщить?
Жильбер глубоко вздохнул. Отчего-то именно сейчас его хлестнул ледяной страх: вдруг ему все-таки не поверят?
— Никакого нападения на Багерлее не будет. Первый маршал Талигойи герцог Эпинэ — предатель. Он придумал все это, чтобы освободить герцога Алву: нанял меня, научил, что именно я должен говорить... Я сделал все, как мне приказали, но я — верный слуга его величества и не желаю помогать предателям.
Глаза Ричарда Окделла были такими огромными, что, казалось, занимали половину лица.
— Ты лжешь, мерзавец, — выдавил он. — Робер... Да как ты смеешь говорить о нем такое...
— Герцог Окделл, — сказал Жильбер, — не могли бы вы просто передать его величеству, что он может пойти и все увидеть своими глазами. Если окажется, что я лгу — ну тогда прикажите повесить меня, как предателя и клятвопреступника.
Жильбер Дайон. Ракана
Его белоштанное величество выглядело вполне спокойно. На сообщение Окделла, что Робер Эпинэ — предатель, Альдо Ракан изумленно поднял брови, рассмеялся, будто услышал глупую сказку, пожал плечами и отмахнулся. Окделл настаивал, Ракан отвел его в сторону и долго внушал ему что-то вполголоса, при этом герцог Окделл казался почти пристыженным. До Жильбера доносились только обрывки разговора.
— Но, Альдо... Я тоже не верю, но мы должны хотя бы...
— О чем ты вообще, Дикон, это же...
— ... да я все понимаю, но этот человек сам не придумал бы такое...
— ... в жизни не слышал подобной чепухи. Похоже, ты совсем не знаешь Робера...
— Альдо, я волнуюсь. Надо бы проверить...
— ... только чтоб тебя успокоить. Сам убедишься, какая чушь...
Жильбер прикрыл глаза, представляя, как гнев Ракана обрушится на голову герцога Эпинэ. Наверное, ему отрубят голову... Повесят... Вздернут на дыбу. Или тот же Окделл или Мевен прикончит его на месте по знаку государя. Так или иначе, песенка монсеньора спета. А вот что потом будет с самим Жильбером? Да неважно! Он увидит ужас в глазах Робера Эпинэ, услышит дрожь в его голосе! Жильберу почему-то особенно хотелось, чтобы герцог Эпинэ понял, за что именно расплачивается, но, увы, это невозможно.
— Капитан, — раздался голос герцога Окделла. — Пошлите за кузнецом. Надо снять с этого человека цепи, потом прикажите, чтобы седлали лошадей для его величества, свиты и караульных. Мы едем в Багерлее.
Робер Эпинэ. Ракана
Карваль совершенно не одобрял эту затею — пришлось прибегнуть почти что к шантажу, заявив, что иначе придется брать Багерлее штурмом, а тогда у самого Робера и большинства южан будет мало шансов остаться целыми и невредимыми. Генерал угрюмо согласился — монсеньора все равно не переубедить, а значит, придется подчиниться с наименьшими потерями.
Все было готово. Солдатам Багерлее еще с вечера в вино добавлен кошачий корень... Южане предупреждены. Снаружи выставили свои караулы — Карваль собрал всех, кого мог, привел лошадей, достал оружие. Моро пришлось оставить — седлать и выводить его из конюшни на ночь глядя было бы слишком подозрительно.
Теперь Алва: сможет ли он идти самостоятельно? Если верить Левию, Ворон тяжело болен и слаб, тогда, возможно, его надо будет нести. И ехать на лошади Рокэ, наверное, не сможет...
— Монсеньор! Южане готовы.
— Идемте, Никола.
Хорошо, что они несколько дней подряд изучали расположение Багерлее. Из душегубки над пекарней Ворона, слава Создателю, перевели в обычную камеру. Никола знал, в каком она находится крыле, но вот как будет дальше?
Они шли сырыми темными переходами, на стенах горели редкие факелы... Он слышал, как гулко отдаются их шаги на каменных плитах, а шпага царапала противоположную стену — таким узким был коридор.
— Сюда, монсеньор! — Никола повернул направо.
— Ты уверен?
— Да! Здесь, в этом коридоре, герцог Алва один, остальные камеры пусты.
В отличие от каморки над пекарней, где было сухо и жарко, как в Закате, здесь была холодно, промозгло, стены покрывал слой плесени. Робер невольно поежился, представляя, что даже здоровому человеку ревматизм здесь обеспечен. Он не мог вспомнить, сколько Рокэ тут сидит? Вроде бы не очень долго, но если он и так болен...
— Монсеньор, мы почти пришли. Вот ключ. Я пойду обратно до конца коридора, останусь там и буду караулить. Выводите герцога Алву. Если его придется нести, я помогу.
Тяжелый ключ с протестующим скрежетом повернулся в замке. Робер затаил дыхание и толкнул дверь — вот он и у цели! Осталось совсем немного: вывести или вынести отсюда Ворона, а там и...
— Эпинэ? Какого Леворукого вам здесь надо?..
Робер едва не подскочил от неожиданности. В камере была кромешная темнота, но Алва каким-то образом его увидел — стало быть, он в сознании. Щелкнуло огниво, крошечный огонек осветил темные стены камеры, узкое зарешеченное окошко... Робер притворил дверь.
— Рокэ, вы...
Слова замерли у него на губах: в коридоре раздались торопливые шаги. Что там еще? Робер обернулся к двери. Проклятая темень! Наверное, Карваль хочет о чем-то предупредить.
— Никола, что там случилось?
Вместо ответа по глазам ударил яркий свет десятка факелов. Эпинэ зажмурился на мгновение и уловил за спиной шорох: по-видимому, Алва подошел к нему ближе. Но это было неважно, а важно только то, кто сейчас стоял перед ним...
— Значит, правда... — тихо произнес хорошо знакомый голос.
Больше не раздалось ни звука. Он ощущал на себе пристальные взгляды — гимнетов, Ричарда, Мевена, Алвы. А прямо напротив стоял лучший друг — тот, кого он поклялся защищать, как себя самого, кому собирался хранить верность всегда и во всем. Тот, кого не смог удержать от падения в бездну...
Никто не говорил ни слова, не шевелился... Только пламя факелов плясало на сквозняке, разбрасывало фантастические тени. Эпинэ вдруг почувствовал смертельную усталость — казалось, приставь некто к его виску пистолет, он и тогда бы не смог двинуться с места или что-то произнести. Он стоял, опустив руки, и почему-то никак не мог сосредоточиться на лице сюзерена: черты Альдо двоились и расплывались. Робер равнодушно скользнул глазами в сторону, наткнулся на Ричарда: весь его облик дышал недоверием, смешанным с яростью: Дикон, вероятно, просто не понимает, как такое возможно. Хмурый Мевен, напряженный, как натянутая струна Карваль... За плечом Альдо маячил кто-то знакомый, в одежде простолюдина... Жильбер Дайон... Он-то здесь зачем? Впрочем, какая разница... Роберу казалось, прошел несколько часов с тех пор, как открылась дверь, а он все не мог посмотреть в глаза Альдо Ракану.
Надо было что-то сказать... Что же? Ах, да.
— Ваше величество, — собственный голос был мертвым, словно пепел прошлогоднего костра, — генерал Карваль здесь ни при чем. Я задумал все в одиночку.
Альдо раздраженно дернул плечом, махнул рукой. Ричард и гимнеты поняли это на свой лад: по знаку Дикона к Роберу подскочили трое, обезоружили, связали руки, Мевен завладел шпагой и пистолетами Робера. Иноходец не думал сопротивляться: какое имеет значение, что происходит с ним? Какое имеет значение хоть что-то в этом мире?! Он сидел на холодном каменном полу, вокруг кольцом выстроилась охрана. Робер встретил горящий от ярости взор Ричарда и едва не зажмурился. Ясно, что думает о нем молодой Окделл...
Альдо сделал полшага вперед, его губы кривились, казалось, он вот-вот расплачется... Он хотел что-то сказать, не смог — лишь оттолкнул попавшегося на пути гимнета и ринулся вон из камеры, Дик, бросив один-единственный взгляд на Алву, устремился за ним. Мевен растерянно потоптался на месте, коротко сказал что-то коменданту Багерлее Перту, покачал головой и вышел. Каморка опустела, остались только Перт, Карваль и Жильбер Дайон. Дайон стоял, привалившись плечом к стене; Иноходец вяло подумал, что они с Карвалем вероятно, собирались что-то сделать для него — а ему ничего уже не надо, ни от кого из них.
— Генерал, — Робер постарался сказать это сухо и твердо, — займитесь своими прямыми обязанностями. Можете идти.
Он ожидал возражений, но Никола лишь поклонился и потянул за собой Дайона. Перт пропустил их вперед. Тяжелая, обитая железом дверь захлопнулась, оглушительно заскрежетал ключ в замке.
Робер Эпинэ. Ракана
Он повернулся и едва не сбил с ног по-прежнему стоящего рядом Ворона. Эпинэ пробормотал извинение; Алва уже развязывал веревки на его запястьях. Гимнеты постарались на совесть: голыми руками распутать узел не удалось, Рокэ наклонился и дернул веревку зубами. Робер вздрогнул, когда ему на руку упали горячие капли.
— Рокэ... — пробормотал он. — У вас кровь...
Алва поднял голову.
— Не стоит беспокоиться, носовые кровотечения не смертельны.
Веревки были наконец-то развязаны, когда онемевшее левое запястье свело судорогой. Робер невольно обхватил запястье правой рукой, так что Алва заметил его движение... Схватил за руку, перевернул ладонью вверх, всмотрелся.
— Вы ранены? Откуда это?
— Рана старая, но открывается иногда... Не знаю, почему, — сквозь зубы пробормотал Эпинэ.
— Только здесь?
— Прошу прощения...?
— Я спросил, — терпеливо повторил Ворон, — у вас кровоточит только запястье? Когда это началось?
Робер прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Отчего-то ему захотелось поведать Алве обо всем откровенно — не потому ли, что это отвлечет ненадолго от самого невыносимого...
Робер Эпинэ. Агарис
Робер был еще слаб, его пошатывало после недолгого гуляния, и Альдо всегда провожал его до эсператистского приюта. Эпинэ пришлось выдержать целую баталию, когда он объявил о переезде: Матильда, а особенно Альдо обиделись основательно и надолго. Матильда сгоряча объявила, чтобы Робер не показывался ей на глаза, но он понимал, что принцесса вспыльчива, да отходчива. Гораздо больше его беспокоил Альдо. Принц терпеливо уговаривал его, взывал к здравому смыслу, требовал вспомнить о дружбе. Робер лишь качал головой. После долгих споров они решили, что Эпинэ переедет-таки в приют при храме святого Танкреда, но Альдо будет каждый день приводить его к Матильде... Тогда же случилось первое нападение на Робера Эпинэ и Альдо Ракана.
Они возвращались с ежевечерней прогулки... Агарис — портовой город, в нем было много всяких подозрительных личностей, чем ближе к морю — тем теснее и уже становились улочки. Не хватало фонарей, а в кварталах с дурной репутацией и вовсе царила полутьма. Двери дешевых кабаков и харчевен были распахнуты, отовсюду доносилась музыка, грубый хохот, выкрики, стук ножей и стаканов.
— Альдо... — произнес Робер, сжимая руку приятеля, — кажется, зря мы сюда забрели.
— Ничего не зря, — обиделся Альдо. — Думаешь, я просто так поволок тебя в этот... вертеп? Хотел показать одно интересное местечко...
— Да брось. — Эпинэ уже прекрасно знал, как Альдо упрям, и, если что-то забрал себе в голову, ни за что не переубедишь.
Робера решительно подтащили к небольшому подвальчику, украшенному размалеванной вывеской. "Агарисская жемчужина" — ничего, скромное название, мельком подумал Иноходец. Друг, приплясывая от нетерпения, уже манил его в открытую дверь. Робер вошел с намерением отговорить Альдо от нелепой затеи: какие там развлечения, когда он едва на ногах-то держится?
Внутри «Жемчужина» представляла собой что-то среднее между дешевым трактиром и дешевым же публичным домом. Там пили, пели и плясали, было шумно, чадно. Робер чувствовал себя усталым и разбитым. Тоскливая тишина эсператистского приюта, когда даже мышь мимо не прошуршит, сейчас представлялась просто блаженством.
— Зачем ты меня сюда привел? — уже в третий раз спросил Эпинэ, решительно отодвигая бокал дурного пойла, по недоразумению именуемого вином. — Альдо, я хотел бы уйти.
Ракан хитро прищурился.
— Тебе все нездоровится, так? А я тебе друг, или кто? Так что не волнуйся и доверься мне. А-а-а, вот и твое лекарство!
"Лекарство", закутанное в легкое красное покрывало, неслышно скользнуло мимо их стола, и Робер едва успел поймать небрежно брошенный маленький желтый цветок. Цветок пах сладко, незнакомо. Робер машинально заправил его в петлицу; голова закружилась, душная комната с низкими потолками мягко закачалась туда-сюда, и это было ужасно приятно. Наверное, тоже самое чувствуют моряки, хотя Робер никогда не плавал на кораблях...
И трактир, и Альдо куда-то исчезли, растворились в тумане…
Он чувствовал теплые руки на своей груди, подбородок щекотали мягкие волосы. Эпинэ с изумлением понял, что лежит на широком удобном ложе. Руки, обнимающие его, принадлежали тому самому "лекарству": Робер разглядел в полутьме растрепанную рыжую косу, темные ресницы, белую кожу. Красное шелковое покрывало незнакомки валялось на полу. Пахло сладко и удушливо. Головокружение понемногу проходило, Робер приподнялся, стараясь не разбудить незнакомку. Небольшую комнату освещал один-единственный свечной огарок, на столе и окнах стояли те самые желтые цветы. От их запаха уже не становилось дурно, но ему захотелось на воздух. Иноходец сунул руку за пазуху — нельзя же уйти просто так — хотя прекрасно знал, что денег нет, да и подарить красавице нечего… Но, к собственному изумлению, он нащупал явно непустой кошель. Альдо! Неужели он и об этом подумал? Свел его с женщиной, снабдил деньгами! Стыд мешался с благодарностью: так он хотя бы не опозорится и не уйдет от рыжеволосой, не заплатив. Эпинэ вынул пару золотых монет и положил на стол. Он даже не узнал ее имени — ну и ладно.
Друг ждал на улице. Была уже глубокая ночь, сырой воздух пах морем, а тяжелую дневную жару наконец-то сменила прохлада.
— Ну и зачем ты это сделал? — набросился Робер на Альдо. — Не предупредив, затащил в этот вертеп, еще и денег сунул в карман! Я тебе что, младший братец, которого ты привел первый раз…
Альдо откровенно забавлялся.
— А ведь тебе и вправду лучше. Она не обманула.
— Кто «она»?
— Твое «лекарство». Скажи честно, понравилась ведь? Ты и от ветра перестал шататься, да на выходца уже не похож. Куда лучше, чем три часа назад!
Робер в самом деле чувствовал себя хорошо, первый раз с тех пор, как очнулся в госпитале святого Танкреда. Он глубоко вздохнул и потянулся.
— Сюзерен, — наставительно сказал Альдо, — почитает своим долгом не только кормить подданных, но и заботиться об их здоровье. А ты пока мой единственный вассал.
Они шли по ночному Агарису, Робер дышал полной грудью, Альдо, беззаботно напевал и был очень доволен удачной затеей. Ярко светила луна, но бедные прибрежные кварталы почти не освещались.
…Эти четверо появились неожиданно и бесшумно, как летучие мыши. Робер каким-то древним инстинктом почуял опасность: он прыгнул в сторону и изо всех сил толкнул Альдо куда-то за себя; от неожиданности тот потерял равновесие и свалился в неглубокую канаву. Робер увернулся от первого нападающего, наугад полоснул его шпагой, попал по лицу: разбойник с воплем схватился за щеку, между пальцев брызнула темная кровь. Эпинэ повернулся ко второму, который уже выхватил рапиру… Странно, но при свете луны Робер прекрасно видел противника, словно его зрение магическим образом обострилось. Справиться со вторым пока не удавалось, Робер отбивал атаки, но его сильно теснили… Одновременно он услышал, как за спину ему заходит третий, но отреагировать не успел… Иноходец почувствовал на своем горле петлю — стоявший сзади накинул на него веревку… Закатные твари, что с Альдо? Убит?! Эпинэ каким-то чудом все-таки сумел выбить шпагу у противника, наудачу ударил его ногой в живот — должно быть, недостаточно сильно… Робер выронил шпагу, схватился обеими руками за веревку, сдавившую горло. Освободиться не вышло. Позади он слышал глухие ругательства Альдо — значит, жив, слава Создателю! Робер вырывался изо всех сил, но, получив удар в висок рукояткой пистолета, пошатнулся и осел на землю…
Знакомый, сладко-медовый аромат коснулся его сознания — в голове прояснилось. Цветок рыжеволосой незнакомки все еще оставался у него в петлице, Робер давно забыл о нем, и вдруг он напомнил о себе, настойчиво и вызывающе. Аромат ободрял, придавал силы: в голове прояснилось, туман перед глазами исчез. Неподалеку от него те четверо окружили связанного и оглушенного Альдо… Похоже, это вовсе не случайные грабители, нападающие на хорошо одетых горожан. Противник Робера запрокинул голову Альдо, крепко держа за волосы, поднес кинжал к незащищенному горлу…
Аромат стал еще сильнее, и Эпинэ вскочил, словно подхваченный ветром. В него, казалось, вселился Леворукий — сам себе удивляясь, Робер разметал четверых злодеев, как тряпичных кукол, в разные стороны. Проверять, кто из них еще жив, он не стал — кинулся к Альдо, разрезал веревки, и, не думая, поднес к его лицу желтый цветок… Альдо вдохнул, содрогнулся всем телом и встал… Перед ними на земле валялись четыре безжизненных тела. Эпинэ тупо разглядывал убитых им людей и не верил, что сделал это в одиночку. Еще днем его шатало от слабости!
— Ты спас мне жизнь, — нарушил молчание Альдо.
— Но ведь ты, — попытался пошутить Робер, — мой сюзерен, как мы решили. А значит, мой долг — защищать тебя, либо прикрыть собой в бою.
Левое запястье пронзило острой болью.
— Ранен? — с тревогой спросил Альдо. — Чем он тебя, кинжалом? Надеюсь, лезвия у них не отравлены… И не вздумай говорить Матильде, слышишь?
Робер не помнил, как его ранили — он молча достал носовой платок и перевязал руку. Пустяк, но отчего так больно? И он вовсе не был уверен, что попытку убить принца стоит скрывать. В конце концов, неудачное покушение наверняка повторится.
— Слушай, а не хочешь ли еще раз с ней увидеться? — улыбаясь, спросил Альдо не то пятый, не то седьмой раз. Сюзерен проявил удивительное легкомыслие и почти сразу позабыл про тех, четверых. Робер пытался донести до него, что не стоит пренебрегать опасностью: на них напали не заурядные воры или разбойники, а подосланные убийцы. Но Альдо решительно пресекал попытки воззвать к его благоразумию.
— Робер, мне наскучило без конца говорить об этом. Ну напали и напали, кошки с ними. Зато как ты их, а? — Ракан захохотал.
— Мы не можем делать вид, что нападения не было. Да и вообще, тут что-то нечисто…
— Что именно? — удивился Альдо. — Теперь мы знаем, что ты прекрасный боец, чего еще? Закатные твари, да ты просто рожден стать Первым маршалом Талигойи!
«Ты так говоришь, потому, что не видал ни Ноймаринена, ни Алвы» — чуть не брякнул Робер, вовремя прикусив язык… Раканы, Великая Талигойя, эории, люди Чести, потомки Четверых… Конечно, он верил в них всей душой, иначе бы не примкнул к восстанию Эгмонта Окделла. Но когда Альдо вот так, вдохновенно и с азартом стал говорить об этом, Роберу почему-то сделалось зябко и неуютно… Неужели он боится за сюзерена? Альдо слишком открыт, доверчив, беззаботен…
Робер потер запястье. Рана затянулась, но время от времени напоминала о себе пульсирующей болью. Лекарь, которого рекомендовала Матильда, не мог понять природы этой боли, возникающей всегда внезапно.
Было еще кое-что, непонятное ему, и, тем более, Альдо. Как связан его визит к рыжеволосой красавице, аромат цветка и многократно возросшая быстрота и ловкость Робера? Если бы не таинственный желтый цветок, они с Альдо сейчас бы не разговаривали, к гадалке не ходи. Но когда он, запинаясь, высказал подозрения сюзерену, тот со смехом предложил навестить рыжеволосую уже вдвоем, раз ее общество столь благотворно влияет на мужчин. Как бы там ни было, Эпинэ решил увидеться с незнакомкой еще раз и все выяснить. Альдо он, понятное дело, вмешивать в это не собирался.
Продолжение в комментариях
Автор: megaenjoy
Бета: анонимный доброжелатель
Иллюстратор: Кукулькан
Размер: 14729 слов
Персонажи: Робер Эпинэ, Альдо Ракан, Ричард Окделл, Рокэ Алва, Никола Карваль, Матильда Ракан, ОМП
Категория: джен
Жанр: экшн, драма
Рейтинг: PG-13
Краткое содержание: Стремление к абсолютной власти и слишком чувствительная совесть могут стать непосильным испытанием для дружбы
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: фик написан на OE Big Bang 2017
Дисклеймер: ни на что не претендую
Ссылка на скачивание: www.sendspace.com/file/ch7tpm
Робер Эпинэ. АгарисОбстановка в убогом госпитале была тяжкой и удручающей. Благодаря жаре, грязи, тесноте, и «прекрасному» уходу умирали даже те, у кого были неплохие шансы выздороветь. А уж тяжелобольные и опасно раненные мерли, как мухи.
Робер Эпинэ часто впадал в забытье, бредил, но стоило ему прийти в себя — в этой душной, смрадной, набитой немощными и калеками комнате, на подстилке из гнилой соломы, он мечтал о смерти. Вот разом закрыть глаза и перестать чувствовать…
— У него лихорадка. Похоже, рана загрязнена, воспаление, — женский голос был незнакомым, а прикосновение ко лбу — нежным и ласковым. Почти материнским.
— Маркиз Эр-При! Вы меня слышите?
Он с трудом приподнял тяжелые веки. Рядом сидела женщина средних лет: большие ясные глаза, высокий лоб, добрые губы. Она держалась очень прямо, с уверенной властностью.
— Откуда вы меня знаете, эрэа? И где я? — Робер с трудом разобрал собственный шепот, но его прекрасно расслышали.
— Мы в Агарисе, это госпиталь имени святого Танкреда. Вы были ранены в сражении у Ренквахи. Войско герцога Окделла, к несчастью, разбито, все, кто смог уцелеть, отступили вместе с ранеными.
Ах, да… Восстание Окделла. У них же ничего не получилось… Бред мешался с явью, он уже не помнил, что ему приснилось, а что нет… Робер снова прикрыл глаза. Он должен задать этот вопрос, должен... Просто, пусть кто-нибудь вместо него произнесет это вслух.
— А… мои братья?
Последовала пауза.
— Мой мальчик... мне очень жаль.
Теплая сильная рука сжала его ладонь. Нет, эрэа, не волнуйтесь, Иноходец не станет рыдать и терять сознание, да и молиться толком не умеет. Он стиснул зубы — тяжкая холодная дрожь охватила измученное тело. Жозина... Мама... Что теперь с ней будет?
Матушка осталась совсем одна — не ждать же родственной поддержки от тетки Амалии и ее муженька. До Жозины Эпинэ, верно, уже дошли вести о гибели отца и братьев. Робер никак не мог отогнать от себя видение: лицо матери, осознавшей, что ее старших сыновей больше нет. Робер видел это как наяву, закрывал глаза и хотел умереть. Не видеть. Не слышать. Не знать...
Похоже, он все-таки ненадолго провалился в обморок: когда, как ему показалось, через мгновение он открыл глаза, рядом сидел плечистый улыбчивый человек с голубыми, точно незабудки, глазами. Молодой, красивый, беззаботный.
— Альдо Ракан, — представился он. — Как вы себя чувствуете?
Ракан? Откуда он здесь, в госпитале? Мысли Робера путались. Лицо будто знакомое... И кого же он ему напоминает?
— Эрэа, которая навещала меня... только что... Это ваша матушка?
Альдо Ракан недоуменно нахмурился.
— Моя матушка? — но тут же морщинка на его лбу разгладилась, и он расхохотался. — Да нет же, это моя бабка, принцесса Матильда. Она будет весьма польщена, когда услышит... Э-э, да у вас сильный жар, маркиз Эр-При.
Альдо усердно ухаживал за ним: собственноручно обтирал холодной водой обессиленное пылающее тело, подавал присланные Матильдой целебные настойки, поил бульоном с ложечки. Когда Робер первый раз смог сесть в постели, Альдо кинулся к себе домой, приволок пуховые подушки и долго сокрушался, что ему не пришло в голову сделать это сразу. Он был каким-то удивительно светлым. Успокаивающим. Мог болтать, не умолкая, громко смеяться собственным шуткам, ласково брать за руку. Иногда эта жизнерадостность раздражала, но стоило Роберу представить, что Альдо исчез из его жизни — как братья, отец, мама, друзья — сердце леденело, и снова хотелось умереть. Почему-то он чувствовал себя старше Альдо. Тот был выше, шире в плечах, сильнее, и все равно казался Иноходцу подростком.
Иногда приходила Матильда Ракан. Как только Робер перестал метаться в жару и бредить, он разглядел ее лучше — принцесса показалась ему величественной и красивой. И немного грозной даже. Впрочем, Матильда держалась с ним совсем запросто, как со старым знакомым. Роберу страшно нравилось, что она не вздыхает над ним и не пускает слезу; она, наверное, понимала: жалость — последнее что ему нужно сейчас. Иногда Иноходец пытался мысленно нарисовать себе Матильду Ракан в молодости… Альдо рассказывал, что она — великолепная наездница и обожает стрелять из пистолета. Один раз Робер, преодолев смущение, спросил об этом саму Матильду — та лишь засмеялась и велела ему скорей выздоравливать, чтобы он сам смог убедиться...
— Чтобы я тебя тут оставил? Не собираюсь, — резко сказал Альдо, поправляя на Робере грязное, вытертое одеяло. — Не переживай, Матильда против не будет. Даже странно, почему она сама еще не приказала...
— Эпинэ никогда не были приживальщиками. — Робер тут же пожалел о сказанном. Зачем он это ляпнул? Альдо и Матильда так добры, а он... Проклятая гордость! Вот и валяйся тут один, в обнимку со своей гордостью.
Голубые глаза Альдо потемнели, но ненадолго. Он глубоко вздохнул и встал.
— Ну вот что, ты отдохни пока. А я велю приготовить тебе комнату. Просто у тебя лихорадка и ты сам не знаешь, что несешь. Робер... если я оставлю тебя здесь, ты просто можешь не выкарабкаться, понимаешь? Ты посмотри вокруг.
Он смотрел и все видел. Просто почему-то не мог с благодарностью принять приглашение, хотя что в этом унизительного? Ему больше некуда пойти. Накануне Матильда говорила, что принять помощь — не страшно и не стыдно, если ты на самом деле в ней нуждаешься, и если ее предлагают от чистого сердца. Он был согласен с этим, но…
Альдо, конечно же, огорчится.
Робер Эпинэ. Ракана
В Олларии, вернее, Ракане, как теперь именовался город, было одно-единственное место, где Роберу было почти спокойно. Его тянуло к кардиналу Левию не только из-за того, что с ним можно было говорить откровенно, но и потому, что угрызения совести, что терзали Робера ежечасно, в присутствии кардинала почему-то отступали. Правда, Левий утверждал, что ему далеко до епископа Оноре — вот тот был поистине святым.
"Все великие державы начинались с похорон" — эту фразу сюзерен точно произнес. Когда и где? Робер не мог вспомнить, но она была. И чьи похороны имелись в виду, теперь понятно. И как он сразу не догадался?
— Ваше преосвященство, вы уверены, что Алву приговорят к смертной казни? Или убьют еще до суда?
— Кэналлийский Ворон не нужен его величеству живым, это так. Однако, Ракан так и не получил свои реликвии.
— Я не понимаю...
— Алва болен. Очень серьезно. После того, как его перевели в нормальную камеру, я ждал, что он поправится, и лихорадка пройдет. Но, увы...
Левий привычно тронул голубка и пристально посмотрел на Робера.
— Вы понимаете, герцог? Если Алва умрет собственной смертью, это будет наилучшим выходом для его величества Альдо. Однако ему надо получить меч — и он пойдет на все ради этого.
— Создатель! — Робер задохнулся. — Вы полагаете, Альдо прикажет пытать больного узника, чтобы получить меч Раканов?! Вы ошибаетесь, каким бы ни был Альдо, он не изувер!
Кардинал смотрел серьезно и печально. Либо он не разделял его мнения, либо понимал, что Робер сам не верит своим словам. Альдо, его лучший друг и его величество Альдо Ракан — два различных человека. И если один из них никогда не опустился бы до подобной жестокости, то второй...
Эпинэ встал и поставил крошечную изящную чашечку из-под шадди на стол.
— Ваше преосвященство, прошу меня простить. Я должен подумать.
Робер пустил Дракко шагом. Ровное постукивание копыт отдавалось в ушах болезненным шумом, старый шрам на запястье ныл — неотступно и надоедливо. Утренний туман скрадывал очертания бывшей Олларии, так что Робер ехал почти наугад, но сейчас ему было все равно. Даже если они с Дракко забредут прямо к Данару — пусть, чем позже он вернется во дворец, тем лучше. От услышанного голова шла кругом, трудно было сосредоточиться... Хотя, после всех дел, что они натворили, казалось, ничто не способно выбить его из колеи.
Альдо больше не слышит, что ему говорят. Ричард ослеплен мечтами о «Великой Талигойе» и безоговорочно предан Раканам. Удо, Рокслей, Мевен — что бы они там не думали, с их помощью до Альдо все равно не достучаться. Раньше, еще в Агарисе сюзерен, пусть и бывал упрям, все же прислушивался к Роберу и даже иногда позволял себя уговорить. Теперь же Робер в обществе сюзерена, да и всех остальных, одинок, как среди багряноземельских пустынь. Это ощущение возникало постепенно, исподволь, и наконец овладело им полностью. Интересно, как отреагировал бы Альдо, если бы понял, что теперь Робер на самом деле думает о нем?
Он, Робер, все видел, все замечал, ничего не сделал — и, наконец, отрекся от сюзерена. Предал его — пока только мысленно. Но ведь можно предать и в душе?
Левий ясно дал понять, что Рокэ в плохом состоянии — но значит ли это, что он умирает?! Или, если вытащить его из Багерлее, надежда есть? Левий всегда говорит ровно столько, сколько хочет сказать. И он не уверен, что известие о болезни Ворона не разбудит в Альдо самое худшее... Робер припомнил, что кардинал, при всей своей осторожности, не скрывал восхищения Алвой. Теперь же, стремясь ему помочь, Левий фактически благословил Робера открыто пойти против воли Альдо. Если тот на самом деле велел Морену "объяснить Алве, что его время ушло", то в ситуации "проявить милосердие или получить реликвии Раканов" можно не сомневаться, что он выберет.
«И не стыдно так думать про друга?» — задал себе мысленный вопрос Робер, сам понимая, каков ответ. Дружбы давно нет, нет и доверия. Да он уже не раз совершил предательство: когда сговорился с Налем и Айрис, когда написал Савиньяку, когда начал откровенничать с Левием, когда против воли Альдо посетил Рокэ в Багерлее... И все же именно сейчас он ощутил неприятную дрожь — одно дело, пытаться остановить дорвавшегося до власти дурня, а другое — признать, что он не просто дурень, а чудовище. Палач. Изверг. Робер снова почувствовал холод в груди — вместо того, чтобы гнать от себя эти мысли, он лишь поддается им... Пора уже признать: Альдо способен на все. Или все-таки нет? Стоило, наверное, поговорить с ним начистоту, только все их разговоры до сих пор либо обрывались на грани ссоры, либо их обрывал сам Робер. Почему так, знают только кошки. Альдо... Один ли он во всем виноват?
Если он, Робер, допустит смерть Ворона, одному Леворукому известно, что будет с Талигом и землями Эпинэ, когда придет Лионель Савиньяк и займет Олларию… Ко всему остальному, что Ракан задолжал Талигу, прибавится еще и смерть Рокэ. Выполнит ли Савиньяк условие сохранить Альдо жизнь? Скорее всего — нет. Альдо ничего не понимает, решительно ничего, и Роберу придется на это пойти ради его же блага. Ради жизни Альдо…
Итак, Алву необходимо вытащить, и не весной, когда прибудет Лионель Савиньяк со своим войском, а прямо сейчас, потому, что до этой самой весны Ворон может и не дожить. Вероятнее всего, не доживет, даже если победит болезнь. Робер почему-то был уверен: стоит Рокэ оказаться на свободе, ему сразу станет лучше. А станет ли? Ладно, об этом будем волноваться позже, сейчас — думать, думать... Проще всего собрать своих южан и пойти на штурм Багерлее, но так он положит массу народа, а людей у него немного. Да и нет уверенности в успехе — будет кровавая каша, из которой, возможно, никто не выберется живым. Надо придумать что-то, обойтись без штурма...
— Робер! Заснул, что ли?! — Альдо звонко щелкнул пальцами, от чего Иноходец вздрогнул. — Я тут подумал... Дикон говорил, что Павсаний был среди книг Алвы, а теперь его там точно нет. Это кэналлийцы, больше некому. Сбежали и прихватили книгу, не иначе как по приказу своего соберано. Значит, там и вправду что-то ценное. Нет, ты представляешь, все мои трудности разрешились бы, если бы твой Алва наконец-то заговорил... Отдал бы Павсания, меч и рассказал, что он знает о Гальтаре... Ты меня слушаешь??
— Прости, я.… не совсем здоров, — промямлил Робер, пытаясь нащупать в сознании что-то важное, какую-то ниточку...
— Выглядишь ты, прямо скажем, не очень, — сюзерен дернул колокольчик. В дверях вырос полуденный гимнет. — Отправляйся-ка домой и не смей больше никуда выходить сегодня. И чтоб выспался, это приказ!
Лэйе Астрапэ, ну что же он так медленно соображает! Вот Алва, тот наверняка сразу придумал бы, что делать... Не к Спруту же идти за советом? Эта мысль почти рассмешила, хотя в действительности ничего смешного не было — он никому не может доверять. Разве что Никола... Но генерал страшно упрям, он не захочет рисковать своим монсеньором ради Алвы. Кто из оставшихся во дворце мог бы ему помочь? Рокслей превратился в собственную тень. Валме недавно вернулся в столицу, он был рядом с Рокэ долгое время, но с легкомысленным виконтом Роберу было как-то неуютно. Что-то в нем было неправильное — а что, он не мог понять.
Эпинэ продолжал мерить шагами комнату. Что такое Альдо сказал сегодня? Вроде бы ничего нового, обычное брюзжание про упрямство Алвы... Гальтара... Павсаний... Кэналлийцы! Кэналлийцы, готовые на все ради своего соберано! Значит так... Забыть, что речь идет про Альдо, его единственного друга. Решаем, как на войне: противника надо обмануть и сбить со следа.
Запястье вновь пронзило болью. Леворукий, что же это такое? Неужели он всерьез замышляет предательство? Роберу чудилось, будто его, как марионетку, кто-то дергает в разные стороны. Остановить Альдо… Спасти Олларию… Вытащить Ворона…
— Монсеньор, вы меня звали? — Карваль четко отдал честь, выжидательно глядя на Робера.
— Генерал, мне нужен смышленый и храбрый человек, на которого можно положиться... Я не смогу объяснить вам все подробно прежде, чем поговорю с ним.
Карваль задумчиво разгладил крошечные усики.
— Вы можете положиться на любого из южан, монсеньор, и трусов среди нас нет. Что касается сообразительности — кажется, я знаю, кто вам нужен. Ваш земляк, теньент Жильбер Дайон из Агиррэ.
Жильбер Дайон. Ракана.
Теньент Жильбер Дайон закрыл за собой дверь, задвинул засов. Наконец-то он остался наедине с собой и мог спокойно все обдумать. Жильбер развязал плащ, аккуратно повесил его на крючок, так же педантично поставил сапоги, положил шляпу на лавку... Выпала удача, на какую он и не рассчитывал. Генерал Карваль искал человека, готового выполнить "трудное и опасное задание во имя великой Эпинэ", а жизнь Жильбера с некоторых пор была подчинена одной цели — отомстить. Да не кому-нибудь, а самому монсеньору. Роберу Эпинэ, которого он ненавидел.
... Дора. Празднество, гулянья, винные реки и обещанные его величеством подарки... В тот страшный день его невеста, Сандра Маризо, с младшей сестрой и подружкой отправилась в Дору. Она так мечтала о баночке морисского благовонного масла, которого ни за что не достать в разоренной Олларии! Мать Сандры, да и он сам были против, уговаривали не ходить, но своевольные девчонки не послушались... Когда произошла катастрофа, Эмма Маризо, которую он, круглый сирота, давно уже звал матушкой, бросилась к Жильберу за помощью. Он провел женщину через охрану — поговорить с монсеньором. Сам Жильбер, конечно, не имел права бросить пост и уйти, хотя ради Сандры пошел бы на это. Матушка запретила, ей казалось — монсеньор, такой приветливый и добрый, конечно поможет им... Герцог Эпинэ сразу после разговора с Эммой Маризо куда-то умчался, потом отдал приказ взорвать ворота, потом... Жильбер уже не помнил всех событий... Сандру, ее сестренку и подругу нашли в одной из ям, под грудой тел...
Он был уверен — если бы герцог велел закрыть ворота раньше, если бы сразу дал распоряжение искать сестер Маризо, не тратил бы столько времени на споры и разговоры — Сандру бы успели спасти!.. Она умирала там, в яме, наверное, звала его, а он, Жильбер, стиснув зубы стоял за спиной Карваля и ждал, пока монсеньор соизволит вспомнить о девочках Маризо. Так и не дождался... Конечно, герцогу Эпинэ, черноокому красавцу с надменной осанкой нет дела до простых людей! Да он, небось, тут же забыл о просьбе матушки Маризо! Солнце померкло в тот день для Жильбера Дайона, а Робер — вот он, жив-здоров, на великолепном полумориске, такой же ослепительный и высокомерный... Дювье, Сэц-Ариж, Тератье, генерал Карваль — все они молятся на своего монсеньора, пойдут за него в Закат, и подобраться к нему непросто. Но он отомстит... Обязательно.
И вот случай представился. Жильберу было приказано «проболтаться о готовящемся нападении на Багерлее». Будучи схвачен, он предстанет перед капитаном гимнетов Мевеном, и, разумеется, должен все отрицать. Жильбер — истый южанин, и, благодаря внешности, сможет выдать себя за уроженца Марикьяры, родича одного из «кэналлийцев Ворона».
Робер Эпинэ. Ракана
— Ваше величество, Робер... — Ричард Окделл с пылающими щеками ворвался в Тронную залу. — Наши люди задержали изменника! Вернее, может быть он и не изменник, а просто болтун... Но, по его словам, люди герцога Алва готовят нападение на Багерлее!
— Постой-постой, Дикон, — с расстановкой произнес Робер. — С каких это пор кэналлийцы стали предупреждать о своих планах твоих шпионов?
— Не шути, дело серьезное, — сюзерен смотрел озабоченно. — Ричард, что там за заговор? Кого вы поймали?
— Ну, этот кэналлиец... или марикьяре, он выпивал в трактире и сказал, что его троюродный кузен — бывший алвасетский стрелок... Они оба в отряде кэналлийцев, собираются отбить соберано. Они поссорились из-за какой-то девки, потом подрались, он напился и стал рассказывать, что Алву будут освобождать.
— Вот так все и рассказал? — небрежно спросил Робер. Спокойно, Иноходец, сейчас главное, чтобы поверил Альдо. Или хотя бы что-то заподозрил.
Дик потупился.
— Когда его взяли, и он протрезвел, стал все отрицать, конечно. Мол, пьян был, не помню, что болтал. Как не крутили — стоит насмерть.
— Пусть Мевен ведет его сюда, — распорядился сюзерен.
Робер прикрыл глаза, огромная зала начала раскачиваться... Придется стоять лицом к лицу с человеком, который ради него подвергнет себя допросам, пыткам... Вроде этот Дайон и правда сообразительный малый с твердым характером. Помимо денежного вознаграждения Робер обещал ему приданое для сестры и пожизненный пенсион его матери, но парень, глядя на него с обожанием, твердил что счастлив просто служить монсеньору.
— Робер, тебе нехорошо? — с тревогой спросил Альдо. — Сейчас позову гимнетов, пусть тебя проводят домой. Мы с Диконом сами справимся с этим... заговорщиком.
Леворукий, как неудачно! Он обязательно должен присутствовать, но головокружение не желает проходить. Робер схватил со стола бокал с вином и выпил залпом.
— Все в порядке, просто задумался. Я останусь.
Жильбер Дайон. Ракана
Жильбер оглядел присутствующих и угрюмо набычился. Флегматичный капитан гимнетов, рвущийся в бой молодой герцог Окделл, брезгливо-любопытный Ракан — все ему одинаково чужды и безразличны. А главный враг — вот он, прямо перед ним, смотрит требовательно, в упор, слегка откинув голову — как всегда статный и собранный. Рука сжимает эфес шпаги — все-таки нервничаете, монсеньор? Жильбер Дайон не подведет, уж будьте покойны!
— Ваше имя?
— Висенте Иниго. — Жильбер старался, чтобы голос звучал глухо и равнодушно, а губы презрительно кривились.
— Вы кэналлиец?
— Я родился на Марикьяре.
— Как оказались в Ракане?.. — И так далее, и тому подобное. Жильбер терпеливо, скучным голосом повторял свою легенду, до тех пор, пока его не начали спрашивать про вчерашний вечер. Тут уже пришлось сыграть легкое беспокойство.
— Я не помню, что говорил и кому. Я был пьян. — Дайон не увидел, скорее почувствовал, как еще больше напрягся Робер.
— Имя вашего родича, с которым вы пили вчера в трактире?
— Мои родичи остались на Марикьяре.
— Тогда с кем вы были вчера?
— Случайные знакомые... — он небрежно пожал плечами.
— Из-за чего затеяли драку?
— Из-за девицы.
— Вы говорили, что ваши соотечественники намерены отбить герцога Алва...
— Когда это я говорил?!
И снова по кругу, и так до бесконечности. Жильбер смотрел прямо перед собой, мысленно прикидывая, что было бы, вздумай он прямо сейчас выдать герцога Эпинэ. Ничего не получится — монсеньор просто прикончит его на месте, Дайону хорошо известно, как он стреляет и как владеет шпагой. Но даже если и нет — кто поверит проходимцу, обвиняющему Первого маршала Талигойи в государственной измене? Нет, он сыграет свою роль до конца, а потом выдаст небольшой... сюрприз.
— Бесполезно, — Альдо устало опустился в кресло. — Мевен, велите увести этого мерзавца. Иниго... или как тебя там, завтра с тобой будут разговаривать по-другому, слышишь?
Он слышит... Что же, придется пройти и через это, Карваль и Эпинэ предупредили. Он должен будет выдержать многочасовые допросы, первую часть пыток... И лишь потом «сломаться» и поведать о «заговоре». Он вытерпит, он все сделает как надо... Ради памяти Сандры; за то, что в семье Маризо — его единственной семье в этом мире — навсегда поселилась скорбь. И герцог Эпинэ еще пожалеет обо всем.
...Жильбер пришел в себя, когда на него обрушился поток ледяной воды. Палач равнодушно оглядел пленника и отошел, оставив того лежать на полу, но Жильбер не чувствовал холода. Стоит ли продержаться еще для убедительности? Или достаточно? Нет, рано. Господа должны быть уверены, что «проклятый заговорщик» не просто болтун и предатель, иначе его не послушают — и все окажется напрасным. А другой возможности, скорее всего, не представится... Жильбер повторял по себя имя Сандры. И думал, что у него могла быть семья, крепкая и любящая, он был бы добрым сыном чете Маризо. И у них с Сандрой были бы свои дети и внуки. Теперь ее нет... И ничего больше нет — остался лишь этот человек, который во всем виноват.
Робер Эпинэ. Ракана
— Ты знаешь, молчал он долго, этот твой Иниго... Пришлось поговорить серьезно — ну о подробностях тебе лучше не знать, ты у нас трепетный.
— Почему это он мой? — Робера мутило от всего этого, но надо «держать лицо», сейчас все зависело от его самообладания. — И что же вы выяснили? Заговор в самом деле существует?
— Представь себе. Чистая случайность, что марикьяре попался, а то не видать бы нам Ворона, как своих ушей. — Похоже, сюзерен в отличном настроении. — Мы их встретим, пусть не сомневаются... Сейчас пошлю за Окделлом — пусть они с Ноксом усилят охрану Багерлее вчетверо, выставят двойные посты во внешнем и внутреннем дворах...
Эпинэ прижал руки к глазам. Он предвидел это осложнение — переубедить сюзерена поручить охрану Ричарду будет нелегко, тем более сам Дик горит желанием отличиться, наконец, перед его величеством. Нужно опять притворяться, но, Леворукий, как же противно! Он и не подозревал, что все это такая мерзость...
— Альдо, не лучше ли мне взять это на себя? Вернее, я поручу Карвалю, а уж он сделает, как надо, ты же знаешь. Сам говоришь, что Дикон совсем мальчишка, а дело слишком важное, чтобы...
— Подожди, ты ведь Первый маршал, охрана узников — не твоя забота. Правильнее будет действительно отправить Карваля, но я думал, Ричарду приятно будет исправить свои промахи.
— Вот и отправь Карваля, он-то точно к Ворону никаких чувств не испытывает... — Иноходец чувствовал, как сердце тяжко колотится изнутри о ребра. Интриган из него неважный, еще немного — и не выдержит нагромождения своей же лжи. А чего он хотел? Наворотил — теперь расплачивайся!
— Робер, не думаешь же ты, что Дикон вспомнит о долге перед своим бывшим эром? Ты сомневаешься в нем?
— Н-нет, не в нем... Просто Алва имел огромное влияние на всех, кто его окружал — еле выговорил Эпинэ, хватаясь за спинку стула. Каждый вздох отзывался болью в груди. — А Дик еще так так молод и...
— Говорил я тебе, что надо отлежаться! После этого проклятого нападения ты никуда не годишься! — в сердцах бросил сюзерен. — Ладно, договорились, пусть этим займется Карваль. А ты займешься своим здоровьем, слышишь?
Вот и Ричарда пришлось принести в жертву бесконечной, липкой как паутина лжи... А ведь тот искренне обожает Альдо, если кому и верить, там именно ему, Дикону, а никак не Роберу! Неужели сюзерен не понимает?! Впрочем, Альдо никогда дальше своего носа не видел: Дикон не предаст, Робер уже предал, а сюзерен предпочел поверить ему... Снова обжег саднящий холод в груди: Альдо, какой бы он ни был доверяет ему, доверяет больше всех... После нападения в доме Марианны Эпинэ и правда никак не мог прийти в себя: то старая рана на запястье, то голова, теперь вот сердце... Интересно, если бы этот разговор не совпал с накатившим приступом слабости и боли, чем бы он закончился? Сейчас ведь Альдо его просто пожалел?
Да к кошкам эти мысли, он сделает то, на что решился, а когда все закончится, у него будет время снова и снова переживать этот Закат в своей душе. И не только этот... Хотя лучше бы времени у него не было...
А Жильбер Дайон действительно герой, держался как нельзя лучше, указания выполнил в точности... Альдо утверждал, что к раскаявшимся и вставшим на путь истинный преступникам будет проявлено милосердие — не забыть напомнить ему о Жильбере. Парень может далеко пойти.
Жильбер Дайон. Ракана
Жильбер несколько мгновений собирался с духом — остался последний шаг, самый важный. Мелькнула мысль, что генерала Карваля он тоже может невольно подвести под удар — а ведь тот вовсе не был плохим человеком. Но желание отомстить за Сандру, свою неудавшуюся жизнь, любящую семью, которой у него никогда не будет, пересилило. Сандры Маризо нет — а виновник ее гибели будет жить да радоваться...
Жильбер громко постучал в дверь — его держали под стражей и сказали, если вдруг он вспомнит что-то еще, пусть докладывает незамедлительно. Заскрежетал замок, в комнату просунулась голова гимнета.
— Мне надо как можно скорее поговорить с гимнет-капитаном Мевеном или герцогом Окделлом. Это очень важно. Поторопитесь!
Гимнет недоуменно поднял брови, но наткнувшись на властный, требовательный взгляд пожал плечами и исчез. Жильбер заставил себя встать, прошелся по комнате, снова сел. Цепей с него не сняли, но он их почти не замечал. Час торжества близок! Ракан узнает, каков его Первый маршал. Лишь бы только увидеть лицо Робера Эпинэ, когда это случится! Он потребует с Ракана награду: быть свидетелем часа расплаты герцога Эпинэ…
За дверью прозвучали торопливые шаги. Вошел герцог Окделл, он держал руку на эфесе шпаги.
— Мне передали, что вы вспомнили что-то важное, Иниго.
— Да. — Жильбер наслаждался ощущением, что первый акт трагедии уже произошел. А вот дальше будет интереснее и интереснее. — Собственно, то, что я хочу сказать, предназначено для ушей его величества... Но, догадываюсь, герцог...
— У меня мало времени, — нахмурившись, перебил его Окделл. — Итак, что вы имеете сообщить?
Жильбер глубоко вздохнул. Отчего-то именно сейчас его хлестнул ледяной страх: вдруг ему все-таки не поверят?
— Никакого нападения на Багерлее не будет. Первый маршал Талигойи герцог Эпинэ — предатель. Он придумал все это, чтобы освободить герцога Алву: нанял меня, научил, что именно я должен говорить... Я сделал все, как мне приказали, но я — верный слуга его величества и не желаю помогать предателям.
Глаза Ричарда Окделла были такими огромными, что, казалось, занимали половину лица.
— Ты лжешь, мерзавец, — выдавил он. — Робер... Да как ты смеешь говорить о нем такое...
— Герцог Окделл, — сказал Жильбер, — не могли бы вы просто передать его величеству, что он может пойти и все увидеть своими глазами. Если окажется, что я лгу — ну тогда прикажите повесить меня, как предателя и клятвопреступника.
Жильбер Дайон. Ракана
Его белоштанное величество выглядело вполне спокойно. На сообщение Окделла, что Робер Эпинэ — предатель, Альдо Ракан изумленно поднял брови, рассмеялся, будто услышал глупую сказку, пожал плечами и отмахнулся. Окделл настаивал, Ракан отвел его в сторону и долго внушал ему что-то вполголоса, при этом герцог Окделл казался почти пристыженным. До Жильбера доносились только обрывки разговора.
— Но, Альдо... Я тоже не верю, но мы должны хотя бы...
— О чем ты вообще, Дикон, это же...
— ... да я все понимаю, но этот человек сам не придумал бы такое...
— ... в жизни не слышал подобной чепухи. Похоже, ты совсем не знаешь Робера...
— Альдо, я волнуюсь. Надо бы проверить...
— ... только чтоб тебя успокоить. Сам убедишься, какая чушь...
Жильбер прикрыл глаза, представляя, как гнев Ракана обрушится на голову герцога Эпинэ. Наверное, ему отрубят голову... Повесят... Вздернут на дыбу. Или тот же Окделл или Мевен прикончит его на месте по знаку государя. Так или иначе, песенка монсеньора спета. А вот что потом будет с самим Жильбером? Да неважно! Он увидит ужас в глазах Робера Эпинэ, услышит дрожь в его голосе! Жильберу почему-то особенно хотелось, чтобы герцог Эпинэ понял, за что именно расплачивается, но, увы, это невозможно.
— Капитан, — раздался голос герцога Окделла. — Пошлите за кузнецом. Надо снять с этого человека цепи, потом прикажите, чтобы седлали лошадей для его величества, свиты и караульных. Мы едем в Багерлее.
Робер Эпинэ. Ракана
Карваль совершенно не одобрял эту затею — пришлось прибегнуть почти что к шантажу, заявив, что иначе придется брать Багерлее штурмом, а тогда у самого Робера и большинства южан будет мало шансов остаться целыми и невредимыми. Генерал угрюмо согласился — монсеньора все равно не переубедить, а значит, придется подчиниться с наименьшими потерями.
Все было готово. Солдатам Багерлее еще с вечера в вино добавлен кошачий корень... Южане предупреждены. Снаружи выставили свои караулы — Карваль собрал всех, кого мог, привел лошадей, достал оружие. Моро пришлось оставить — седлать и выводить его из конюшни на ночь глядя было бы слишком подозрительно.
Теперь Алва: сможет ли он идти самостоятельно? Если верить Левию, Ворон тяжело болен и слаб, тогда, возможно, его надо будет нести. И ехать на лошади Рокэ, наверное, не сможет...
— Монсеньор! Южане готовы.
— Идемте, Никола.
Хорошо, что они несколько дней подряд изучали расположение Багерлее. Из душегубки над пекарней Ворона, слава Создателю, перевели в обычную камеру. Никола знал, в каком она находится крыле, но вот как будет дальше?
Они шли сырыми темными переходами, на стенах горели редкие факелы... Он слышал, как гулко отдаются их шаги на каменных плитах, а шпага царапала противоположную стену — таким узким был коридор.
— Сюда, монсеньор! — Никола повернул направо.
— Ты уверен?
— Да! Здесь, в этом коридоре, герцог Алва один, остальные камеры пусты.
В отличие от каморки над пекарней, где было сухо и жарко, как в Закате, здесь была холодно, промозгло, стены покрывал слой плесени. Робер невольно поежился, представляя, что даже здоровому человеку ревматизм здесь обеспечен. Он не мог вспомнить, сколько Рокэ тут сидит? Вроде бы не очень долго, но если он и так болен...
— Монсеньор, мы почти пришли. Вот ключ. Я пойду обратно до конца коридора, останусь там и буду караулить. Выводите герцога Алву. Если его придется нести, я помогу.
Тяжелый ключ с протестующим скрежетом повернулся в замке. Робер затаил дыхание и толкнул дверь — вот он и у цели! Осталось совсем немного: вывести или вынести отсюда Ворона, а там и...
— Эпинэ? Какого Леворукого вам здесь надо?..
Робер едва не подскочил от неожиданности. В камере была кромешная темнота, но Алва каким-то образом его увидел — стало быть, он в сознании. Щелкнуло огниво, крошечный огонек осветил темные стены камеры, узкое зарешеченное окошко... Робер притворил дверь.
— Рокэ, вы...
Слова замерли у него на губах: в коридоре раздались торопливые шаги. Что там еще? Робер обернулся к двери. Проклятая темень! Наверное, Карваль хочет о чем-то предупредить.
— Никола, что там случилось?
Вместо ответа по глазам ударил яркий свет десятка факелов. Эпинэ зажмурился на мгновение и уловил за спиной шорох: по-видимому, Алва подошел к нему ближе. Но это было неважно, а важно только то, кто сейчас стоял перед ним...
— Значит, правда... — тихо произнес хорошо знакомый голос.
Больше не раздалось ни звука. Он ощущал на себе пристальные взгляды — гимнетов, Ричарда, Мевена, Алвы. А прямо напротив стоял лучший друг — тот, кого он поклялся защищать, как себя самого, кому собирался хранить верность всегда и во всем. Тот, кого не смог удержать от падения в бездну...
Никто не говорил ни слова, не шевелился... Только пламя факелов плясало на сквозняке, разбрасывало фантастические тени. Эпинэ вдруг почувствовал смертельную усталость — казалось, приставь некто к его виску пистолет, он и тогда бы не смог двинуться с места или что-то произнести. Он стоял, опустив руки, и почему-то никак не мог сосредоточиться на лице сюзерена: черты Альдо двоились и расплывались. Робер равнодушно скользнул глазами в сторону, наткнулся на Ричарда: весь его облик дышал недоверием, смешанным с яростью: Дикон, вероятно, просто не понимает, как такое возможно. Хмурый Мевен, напряженный, как натянутая струна Карваль... За плечом Альдо маячил кто-то знакомый, в одежде простолюдина... Жильбер Дайон... Он-то здесь зачем? Впрочем, какая разница... Роберу казалось, прошел несколько часов с тех пор, как открылась дверь, а он все не мог посмотреть в глаза Альдо Ракану.
Надо было что-то сказать... Что же? Ах, да.
— Ваше величество, — собственный голос был мертвым, словно пепел прошлогоднего костра, — генерал Карваль здесь ни при чем. Я задумал все в одиночку.
Альдо раздраженно дернул плечом, махнул рукой. Ричард и гимнеты поняли это на свой лад: по знаку Дикона к Роберу подскочили трое, обезоружили, связали руки, Мевен завладел шпагой и пистолетами Робера. Иноходец не думал сопротивляться: какое имеет значение, что происходит с ним? Какое имеет значение хоть что-то в этом мире?! Он сидел на холодном каменном полу, вокруг кольцом выстроилась охрана. Робер встретил горящий от ярости взор Ричарда и едва не зажмурился. Ясно, что думает о нем молодой Окделл...
Альдо сделал полшага вперед, его губы кривились, казалось, он вот-вот расплачется... Он хотел что-то сказать, не смог — лишь оттолкнул попавшегося на пути гимнета и ринулся вон из камеры, Дик, бросив один-единственный взгляд на Алву, устремился за ним. Мевен растерянно потоптался на месте, коротко сказал что-то коменданту Багерлее Перту, покачал головой и вышел. Каморка опустела, остались только Перт, Карваль и Жильбер Дайон. Дайон стоял, привалившись плечом к стене; Иноходец вяло подумал, что они с Карвалем вероятно, собирались что-то сделать для него — а ему ничего уже не надо, ни от кого из них.
— Генерал, — Робер постарался сказать это сухо и твердо, — займитесь своими прямыми обязанностями. Можете идти.
Он ожидал возражений, но Никола лишь поклонился и потянул за собой Дайона. Перт пропустил их вперед. Тяжелая, обитая железом дверь захлопнулась, оглушительно заскрежетал ключ в замке.
Робер Эпинэ. Ракана
Он повернулся и едва не сбил с ног по-прежнему стоящего рядом Ворона. Эпинэ пробормотал извинение; Алва уже развязывал веревки на его запястьях. Гимнеты постарались на совесть: голыми руками распутать узел не удалось, Рокэ наклонился и дернул веревку зубами. Робер вздрогнул, когда ему на руку упали горячие капли.
— Рокэ... — пробормотал он. — У вас кровь...
Алва поднял голову.
— Не стоит беспокоиться, носовые кровотечения не смертельны.
Веревки были наконец-то развязаны, когда онемевшее левое запястье свело судорогой. Робер невольно обхватил запястье правой рукой, так что Алва заметил его движение... Схватил за руку, перевернул ладонью вверх, всмотрелся.
— Вы ранены? Откуда это?
— Рана старая, но открывается иногда... Не знаю, почему, — сквозь зубы пробормотал Эпинэ.
— Только здесь?
— Прошу прощения...?
— Я спросил, — терпеливо повторил Ворон, — у вас кровоточит только запястье? Когда это началось?
Робер прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Отчего-то ему захотелось поведать Алве обо всем откровенно — не потому ли, что это отвлечет ненадолго от самого невыносимого...
Робер Эпинэ. Агарис
Робер был еще слаб, его пошатывало после недолгого гуляния, и Альдо всегда провожал его до эсператистского приюта. Эпинэ пришлось выдержать целую баталию, когда он объявил о переезде: Матильда, а особенно Альдо обиделись основательно и надолго. Матильда сгоряча объявила, чтобы Робер не показывался ей на глаза, но он понимал, что принцесса вспыльчива, да отходчива. Гораздо больше его беспокоил Альдо. Принц терпеливо уговаривал его, взывал к здравому смыслу, требовал вспомнить о дружбе. Робер лишь качал головой. После долгих споров они решили, что Эпинэ переедет-таки в приют при храме святого Танкреда, но Альдо будет каждый день приводить его к Матильде... Тогда же случилось первое нападение на Робера Эпинэ и Альдо Ракана.
Они возвращались с ежевечерней прогулки... Агарис — портовой город, в нем было много всяких подозрительных личностей, чем ближе к морю — тем теснее и уже становились улочки. Не хватало фонарей, а в кварталах с дурной репутацией и вовсе царила полутьма. Двери дешевых кабаков и харчевен были распахнуты, отовсюду доносилась музыка, грубый хохот, выкрики, стук ножей и стаканов.
— Альдо... — произнес Робер, сжимая руку приятеля, — кажется, зря мы сюда забрели.
— Ничего не зря, — обиделся Альдо. — Думаешь, я просто так поволок тебя в этот... вертеп? Хотел показать одно интересное местечко...
— Да брось. — Эпинэ уже прекрасно знал, как Альдо упрям, и, если что-то забрал себе в голову, ни за что не переубедишь.
Робера решительно подтащили к небольшому подвальчику, украшенному размалеванной вывеской. "Агарисская жемчужина" — ничего, скромное название, мельком подумал Иноходец. Друг, приплясывая от нетерпения, уже манил его в открытую дверь. Робер вошел с намерением отговорить Альдо от нелепой затеи: какие там развлечения, когда он едва на ногах-то держится?
Внутри «Жемчужина» представляла собой что-то среднее между дешевым трактиром и дешевым же публичным домом. Там пили, пели и плясали, было шумно, чадно. Робер чувствовал себя усталым и разбитым. Тоскливая тишина эсператистского приюта, когда даже мышь мимо не прошуршит, сейчас представлялась просто блаженством.
— Зачем ты меня сюда привел? — уже в третий раз спросил Эпинэ, решительно отодвигая бокал дурного пойла, по недоразумению именуемого вином. — Альдо, я хотел бы уйти.
Ракан хитро прищурился.
— Тебе все нездоровится, так? А я тебе друг, или кто? Так что не волнуйся и доверься мне. А-а-а, вот и твое лекарство!
"Лекарство", закутанное в легкое красное покрывало, неслышно скользнуло мимо их стола, и Робер едва успел поймать небрежно брошенный маленький желтый цветок. Цветок пах сладко, незнакомо. Робер машинально заправил его в петлицу; голова закружилась, душная комната с низкими потолками мягко закачалась туда-сюда, и это было ужасно приятно. Наверное, тоже самое чувствуют моряки, хотя Робер никогда не плавал на кораблях...
И трактир, и Альдо куда-то исчезли, растворились в тумане…
Он чувствовал теплые руки на своей груди, подбородок щекотали мягкие волосы. Эпинэ с изумлением понял, что лежит на широком удобном ложе. Руки, обнимающие его, принадлежали тому самому "лекарству": Робер разглядел в полутьме растрепанную рыжую косу, темные ресницы, белую кожу. Красное шелковое покрывало незнакомки валялось на полу. Пахло сладко и удушливо. Головокружение понемногу проходило, Робер приподнялся, стараясь не разбудить незнакомку. Небольшую комнату освещал один-единственный свечной огарок, на столе и окнах стояли те самые желтые цветы. От их запаха уже не становилось дурно, но ему захотелось на воздух. Иноходец сунул руку за пазуху — нельзя же уйти просто так — хотя прекрасно знал, что денег нет, да и подарить красавице нечего… Но, к собственному изумлению, он нащупал явно непустой кошель. Альдо! Неужели он и об этом подумал? Свел его с женщиной, снабдил деньгами! Стыд мешался с благодарностью: так он хотя бы не опозорится и не уйдет от рыжеволосой, не заплатив. Эпинэ вынул пару золотых монет и положил на стол. Он даже не узнал ее имени — ну и ладно.
Друг ждал на улице. Была уже глубокая ночь, сырой воздух пах морем, а тяжелую дневную жару наконец-то сменила прохлада.
— Ну и зачем ты это сделал? — набросился Робер на Альдо. — Не предупредив, затащил в этот вертеп, еще и денег сунул в карман! Я тебе что, младший братец, которого ты привел первый раз…
Альдо откровенно забавлялся.
— А ведь тебе и вправду лучше. Она не обманула.
— Кто «она»?
— Твое «лекарство». Скажи честно, понравилась ведь? Ты и от ветра перестал шататься, да на выходца уже не похож. Куда лучше, чем три часа назад!
Робер в самом деле чувствовал себя хорошо, первый раз с тех пор, как очнулся в госпитале святого Танкреда. Он глубоко вздохнул и потянулся.
— Сюзерен, — наставительно сказал Альдо, — почитает своим долгом не только кормить подданных, но и заботиться об их здоровье. А ты пока мой единственный вассал.
Они шли по ночному Агарису, Робер дышал полной грудью, Альдо, беззаботно напевал и был очень доволен удачной затеей. Ярко светила луна, но бедные прибрежные кварталы почти не освещались.
…Эти четверо появились неожиданно и бесшумно, как летучие мыши. Робер каким-то древним инстинктом почуял опасность: он прыгнул в сторону и изо всех сил толкнул Альдо куда-то за себя; от неожиданности тот потерял равновесие и свалился в неглубокую канаву. Робер увернулся от первого нападающего, наугад полоснул его шпагой, попал по лицу: разбойник с воплем схватился за щеку, между пальцев брызнула темная кровь. Эпинэ повернулся ко второму, который уже выхватил рапиру… Странно, но при свете луны Робер прекрасно видел противника, словно его зрение магическим образом обострилось. Справиться со вторым пока не удавалось, Робер отбивал атаки, но его сильно теснили… Одновременно он услышал, как за спину ему заходит третий, но отреагировать не успел… Иноходец почувствовал на своем горле петлю — стоявший сзади накинул на него веревку… Закатные твари, что с Альдо? Убит?! Эпинэ каким-то чудом все-таки сумел выбить шпагу у противника, наудачу ударил его ногой в живот — должно быть, недостаточно сильно… Робер выронил шпагу, схватился обеими руками за веревку, сдавившую горло. Освободиться не вышло. Позади он слышал глухие ругательства Альдо — значит, жив, слава Создателю! Робер вырывался изо всех сил, но, получив удар в висок рукояткой пистолета, пошатнулся и осел на землю…
Знакомый, сладко-медовый аромат коснулся его сознания — в голове прояснилось. Цветок рыжеволосой незнакомки все еще оставался у него в петлице, Робер давно забыл о нем, и вдруг он напомнил о себе, настойчиво и вызывающе. Аромат ободрял, придавал силы: в голове прояснилось, туман перед глазами исчез. Неподалеку от него те четверо окружили связанного и оглушенного Альдо… Похоже, это вовсе не случайные грабители, нападающие на хорошо одетых горожан. Противник Робера запрокинул голову Альдо, крепко держа за волосы, поднес кинжал к незащищенному горлу…
Аромат стал еще сильнее, и Эпинэ вскочил, словно подхваченный ветром. В него, казалось, вселился Леворукий — сам себе удивляясь, Робер разметал четверых злодеев, как тряпичных кукол, в разные стороны. Проверять, кто из них еще жив, он не стал — кинулся к Альдо, разрезал веревки, и, не думая, поднес к его лицу желтый цветок… Альдо вдохнул, содрогнулся всем телом и встал… Перед ними на земле валялись четыре безжизненных тела. Эпинэ тупо разглядывал убитых им людей и не верил, что сделал это в одиночку. Еще днем его шатало от слабости!
— Ты спас мне жизнь, — нарушил молчание Альдо.
— Но ведь ты, — попытался пошутить Робер, — мой сюзерен, как мы решили. А значит, мой долг — защищать тебя, либо прикрыть собой в бою.
Левое запястье пронзило острой болью.
— Ранен? — с тревогой спросил Альдо. — Чем он тебя, кинжалом? Надеюсь, лезвия у них не отравлены… И не вздумай говорить Матильде, слышишь?
Робер не помнил, как его ранили — он молча достал носовой платок и перевязал руку. Пустяк, но отчего так больно? И он вовсе не был уверен, что попытку убить принца стоит скрывать. В конце концов, неудачное покушение наверняка повторится.
— Слушай, а не хочешь ли еще раз с ней увидеться? — улыбаясь, спросил Альдо не то пятый, не то седьмой раз. Сюзерен проявил удивительное легкомыслие и почти сразу позабыл про тех, четверых. Робер пытался донести до него, что не стоит пренебрегать опасностью: на них напали не заурядные воры или разбойники, а подосланные убийцы. Но Альдо решительно пресекал попытки воззвать к его благоразумию.
— Робер, мне наскучило без конца говорить об этом. Ну напали и напали, кошки с ними. Зато как ты их, а? — Ракан захохотал.
— Мы не можем делать вид, что нападения не было. Да и вообще, тут что-то нечисто…
— Что именно? — удивился Альдо. — Теперь мы знаем, что ты прекрасный боец, чего еще? Закатные твари, да ты просто рожден стать Первым маршалом Талигойи!
«Ты так говоришь, потому, что не видал ни Ноймаринена, ни Алвы» — чуть не брякнул Робер, вовремя прикусив язык… Раканы, Великая Талигойя, эории, люди Чести, потомки Четверых… Конечно, он верил в них всей душой, иначе бы не примкнул к восстанию Эгмонта Окделла. Но когда Альдо вот так, вдохновенно и с азартом стал говорить об этом, Роберу почему-то сделалось зябко и неуютно… Неужели он боится за сюзерена? Альдо слишком открыт, доверчив, беззаботен…
Робер потер запястье. Рана затянулась, но время от времени напоминала о себе пульсирующей болью. Лекарь, которого рекомендовала Матильда, не мог понять природы этой боли, возникающей всегда внезапно.
Было еще кое-что, непонятное ему, и, тем более, Альдо. Как связан его визит к рыжеволосой красавице, аромат цветка и многократно возросшая быстрота и ловкость Робера? Если бы не таинственный желтый цветок, они с Альдо сейчас бы не разговаривали, к гадалке не ходи. Но когда он, запинаясь, высказал подозрения сюзерену, тот со смехом предложил навестить рыжеволосую уже вдвоем, раз ее общество столь благотворно влияет на мужчин. Как бы там ни было, Эпинэ решил увидеться с незнакомкой еще раз и все выяснить. Альдо он, понятное дело, вмешивать в это не собирался.
Продолжение в комментариях
